отбивать штурм врага и совершенно неизвестно, как быстро мы сможем пополнить наши арсеналы — в голосе генерала звучал разум и здравомыслие, и с ним были согласны большинство офицеров штаба.

Генерал Казаков настаивал на том, что продолжительность обстрела должна быть если не вдвое больше, то не менее сорока пяти минут.

— То, что вы предлагаете Иван Ефимович — полумеры. Да мы ударим противника, но не кулаком, а растопыренной ладонью, что совершенно недопустимо в нашем положении. Только сознательно рискнув своими арсеналами, мы может серьезно ослабить изготовившегося к броску врага. Иного выхода просто нет, а что касается вопроса пополнения наших запасов мин и снарядов, я думаю, что флот, под руководством адмирала Октябрьский справиться с поставленной перед ним задачей — уверенно заявил артиллерист и ни у кого из штабистов, не нашлось аргументов возразить «варягу».

После того, как оба генерала высказались, собравшиеся стали с нетерпением ждать, чью сторону примет Рокоссовский. Выбор был крайне трудный, но Константин Константинович недолго решал, кого ему следует поддержать. Выбирая между разумной осторожностью и оправданным риском, он встал на сторону генерала Казакова.

— Чтобы нанести максимальный урон неприятелю, необходим сильный удар. В этом я полностью согласен с генералом Казаковым. За его плечами имеется опыт подобных действий и если он уверен в успехе предлагаемого им варианта, то у меня нет оснований сомневаться. Однако принимая сторону Василия Ивановича, я не намерен сбрасывать со счетов аргументы генерала Петрова о необходимости экономии снарядов. На данный момент, у нас имеется от 2-х до 6 боекомплектов на разные виды артиллерии, включая минометы и орудия крупного и среднего калибра. Пока у нас нет претензий к действиям флота по снабжению нас боеприпасами, но обстановка может сложиться таким образом, что он не сможет оказывать нам поддержку по независящим от него причинам. Я полностью убежден, что в самое ближайшее время, противник предпримет попытку создать морскую блокаду вокруг Севастополя и удушить наши войска голодом. Как в прямом, так и переносном смысле, будь я на месте Манштейна, то сделал бы это обязательно.

Рокоссовский говорил правду такой как она была без утайки и прикрас, но от того как он её говорил, в сердцах собравшихся людей преобладал не страх, а уверенность, что и в этот раз они смогут отразить наступление врага на город, правда очень высокой ценой.

— В сложившейся обстановке, думаю, что продолжительность нашей артиллерийской контрподготовки должна составлять сорок минут. Этого хватит, чтобы сократить численность изготовившейся к штурму пехоты в передовых окопах и нарушить управление войсками. Однако ограниченность наших огневых запасов не позволяет вести огонь такой интенсивности по всему периметру фронта. Нам хорошо известна боеспособность румынских частей, и потому, считаю, что обстрел их позиций можно сократить до двадцати минут как предлагает генерал Петров — Рокоссовский вопросительно посмотрел на оппонентов, но возражений с их стороны не последовало.

— Кроме этого, силу нашей контрподготовки можно усилить за счет привлечения к обстрелу немецких позиций, корабельную артиллерию находящихся сейчас в гавани крейсера «Молотов» и сопровождающих его эсминцев. Учитывая время начала нашего контрудара и его продолжительность не вижу никакой серьезной опасности для кораблей. Их пушки, следует нацелить на поддержку северных секторов обороны, где, по моему мнению, враг будет наносить свой главный удар. Если вопросов нет, предлагаю приступить к подготовке нанесению артиллерийской контрподготовки. Господин Манштейн оставил нам мало времени.

Время до нанесения упреждающего удара было действительно очень мало для тех, кто его организовывал, но оно невыносимо долго тянулось, для тех, кто остался в штабе.

По предложенному генералом Казаковым варианту, пушки должны были заговорить за полчаса до предполагаемого наступления противника, но Рокоссовский внес небольшую коррекцию. Ещё больше подняв градус напряжения и ответственности, командующий сократил назначенный Казаковым срок упреждения на десять минут.

— За полчаса немцы ещё не достигнут своего максимального сосредоточение войск на переднем крае атаки и, следовательно, мы не сможем нанести противнику тот уровень ущерба, на который надеемся. Пусть как можно полнее влезут в процесс подготовки атаки, так плотно, чтобы уже нельзя было остановить запущенный механизм — предложил Рокоссовский, и начальник артиллерии фронта с тяжелым вздохом согласился. Ждать дополнительные десять минут, было для него серьезным испытанием.

Удар советской артиллерии оказался настоящим шоком для противника. Град снарядов, засыпавший немецкую передовую, в тот момент, когда там скопились готовые к наступлению штурмовые отряды пехоты и подразделения штурмовых орудий, можно с чистой совестью сравнить с апперкотом в солнечное сплетение.

Особую силу этому удару придавал огонь гаубиц, недавно прибывших в осажденную крепость. В отличие от настильного огня полевых и батарейных орудий, имевшего возможность громить в основном тылы и выявленные огневые позиции врага, гаубицы беспощадно били по пехоте противника укрывшейся в лощинах и за пригорками, коих в окрестности Макензевых гор было превеликое множество.

В полной уверенности в отсутствии у русских гаубиц среднего калибра, немцы безбоязненно накапливали пехоту для штурма русских позиций за всевозможными складками местности. Не каждый из снарядов летел точно в цель, но даже если каждый третий из выпущенных советскими гаубицами снарядов падал туда, куда было надо, игра стоила свеч.

Сразу после начала артобстрела немцы попытались начать контрбатарейную борьбу, но вскоре прекратили огонь. Уж слишком мощно и напористо грохотали батареи Макензевых гор и Сапун горя, пушки Инкермана и Херсонеса, орудия кораблей стоявших в севастопольской гавани.

Сорок минут извергали они по врагу шквал огня, который сокрушал все на своем пути, сея смерть и разрушение в рядах противника. Громко кричали раненые и с тихим стоном уходили умирающие солдаты, что-то с грохотом рвалось и горело, заставляя славных тевтонов хмуриться и потуже застегивать ремешки своих касок. Русские «Иваны» опять применили против них какой-то хитрый ход, принесший солдатам вермахта новые горести.

Изготовившиеся к штурму ветераны, хмуро говорили: — Слава богу, что сейчас весна, а не зима и нам сейчас не нужны шинели.

Этим самым они напоминали своему командующему, что помнят его людоедский приказ, отданный им в декабре 1941 года. Тогда разгневанный неудачами штурма форта «Сталин» и форта «Максим Горький», Манштейн приказал отобрать у идущих в бой солдат теплые шинели.

— Их отсутствие не позволит этим бездельникам долго лежать на снегу и принудит к атакам русских траншей — изрек лучший ум Германии и его приказ был выполнен в точности. Лишенные шинелей солдаты дошли до самых передних траншей обоих советских батарей, но так не сумели выполнить приказ своего генерала. Защитники «фортов» стояли насмерть. Их решимость умереть была выше стремления врага одержать победу, и противник был отброшен от стен